Событие второе по значимости…после поэмы Евтушенко “Бабий Яр”

Сейчас многие пишут на тему Бабьего Яра, пишут на всех языках об этой страшной трагедии. Я получаю много стихов от авторов, которым болит эта трагедия.
Сейчас говорить и писать о ней можно открыто и легально. Но так было не всегда.
Вспомнить Евгения Евтушенко, впервые открыто поднявшегося эту тему, поднявшего не как еврея, а как не еврея, которого пронзила еврейская боль, меня побудило это письмо:

“Уважаемая Элеонора Наумовна! Большое спасибо за присланное Вами сообщение об участии руководства Украины в церемонии в память жертв Бабьего Яра. Полагаю, что это событие второе по значимости за последние полвека после публикации в 1961 году знаменитого стихотворения Евгения Евтушенко. Точнее, второе по хронологии, а собственно по значимости… тут даже трудно взвешивать, учитывая различный характер исторической ситуации того и нашего времени. Ещё раз большое спасибо”.

Эдвард

Память о Бабьем Яре старательно хотели стереть из людской памяти.
Вплоть до 60-х годов информация о катастрофе подвергалась цензуре, её масштабы преуменьшались. Многие жертвы были похоронены на разных кладбищах в Киеве и за его пределами с указанием в документах вымышленных дат и причин смерти.
Евгений Евтушенко, побывав после Куреневской трагедии 1961 г. в Бабьем Яру, написал своё знаменитое стихотворение «Бабий яр», которое легло в основу 13-й симфонии Дмитрия Шостаковича. Выбранное Дмитрием Шостаковичем в качестве первой части симфонии стихотворение «Бабий Яр» после написания стало предметом многих дискуссий и споров. Автора обвинили в отсутствии патриотизма и одностороннем освещении темы — в тексте не были упомянуты жертвы не еврейской национальности. Этот факт, однако, не остановил Шостаковича… Тем самым он взял на себя ответственность за возможные последствия выбора…

Давайте сегодня еще раз перечитаем стихи, написанные в 1961, и ставшие точкой отсчета для перемен.

БАБИЙ ЯР
Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.

Мне кажется сейчас -
я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
и до сих пор на мне – следы гвоздей.
Мне кажется, что Дрейфус -
это я.
Мещанство -
мой доносчик и судья.
Я за решеткой.
Я попал в кольцо.
Затравленный,
оплеванный,
оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо.
Мне кажется -
я мальчик в Белостоке.
Кровь льется, растекаясь по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
и пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю.
Под гогот:
“Бей жидов, спасай Россию!”-
насилует лабазник мать мою.
О, русский мой народ! -
Я знаю -
ты
По сущности интернационален.
Но часто те, чьи руки нечисты,
твоим чистейшим именем бряцали.
Я знаю доброту твоей земли.
Как подло,
что, и жилочкой не дрогнув,
антисемиты пышно нарекли
себя “Союзом русского народа”!
Мне кажется -
я – это Анна Франк,
прозрачная,
как веточка в апреле.
И я люблю.
И мне не надо фраз.
Мне надо,
чтоб друг в друга мы смотрели.
Как мало можно видеть,
обонять!
Нельзя нам листьев
и нельзя нам неба.
Но можно очень много -
это нежно
друг друга в темной комнате обнять.
Сюда идут?
Не бойся — это гулы
самой весны -
она сюда идет.
Иди ко мне.
Дай мне скорее губы.
Ломают дверь?
Нет – это ледоход…
Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно,
по-судейски.
Все молча здесь кричит,
и, шапку сняв,
я чувствую,
как медленно седею.
И сам я,
как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребенных.
Я -
каждый здесь расстрелянный старик.
Я -
каждый здесь расстрелянный ребенок.
Ничто во мне
про это не забудет!
“Интернационал”
пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет
последний на земле антисемит.
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам,
как еврей,
и потому -
я настоящий русский!
1961

Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.
Москва, Изд-во АО “ХГС” 1995.