Размышления в День Победы

“Холокост – это самый яркий пример того как ценность человеческой жизни была приравнена к нулю”, – Гузелия Сайфуллина .

Накануне 9 Мая течение жизни в России и, наверное, во всем
послевоенном мире (об этом я судить не могу) преображается. И хотя всё
на первый взгляд кажется таким привычным: люди спешат на работу, на
дорогах пробки, в магазинах очереди, как и в любой другой праздник;
всё же присмотревшись повнимательнее, понимаешь, что в воздухе совсем
другое настроение, какой-то другой дух.

У многих на груди георгиевская лента, много цветов, даже погода
меняется именно к этому празднику. Ещё неделю назад было холодно и
серо, шел дождь, дул пронизывающий ветер. И тут будто и природа
напоминает нам, что этот день стал новой страницей, новой жизнью для
миллиардов после долгой тяжелой мучительной «зимы». Внезапно
становится солнечно и тепло, в воздухе пахнет летом и зеленеет так
быстро, что не успеваешь этого заметить. Кажется, что засыпаешь зимой,
а просыпаешься летом.

Но самым явным и трогательным в этом празднике является, конечно, не
погода и не парады, не ленты и не плакаты, а ветераны, которых в эти
дни видишь так часто на улицах России. Все они с медалями, в форме или
аккуратных выглаженных костюмах. Примерно за неделю до Дня Великой
Победы в метро, стоя на платформе, я увидела ветерана с гвоздиками и
подарочным пакетом. «Вероятно, поздравили в администрации» – подумала
я. Затем войдя в вагон метро, я вижу ещё одного ветерана – тоже с
цветами и коробкой конфет. Мне становиться невыносимо грустно.

Я вспоминаю своих предков, дедушку, его братьев, практически всех
мужчин моего рода, которые умерли на войне, похоронены где-то под
Смоленском. Я вспоминаю, как сестра моего отца рассказывала мне о том,
как дедушку забирали на войну, а мой 2-летний отец бежал за машиной и
не хотел его отпускать.

Гвоздики. Это самый яркий признак дня победы. Это символ. Но как же
безумно обидно от того что мы вспоминаем всё это только один день в
году. И хотя я казалось бы никакого отношения к войне вообще не имею,
где-то во мне это война заложена. Я будто помню её на уровне
подсознания. С самого детства в нас воспитывали чувство гордости за
то, что мы русские, мы великая нация, которая победила, мы гордимся
нашими ветеранами.

Да мы гордимся нашими ветеранами. Да, мы в правду были великой
нацией. Но всё ли ещё мы такие? Я смотрю на 80-летнего ветерана и
понимаю что в нем столько достоинства, столько храбрости, столько
мужества и мужественности. Но стоит мне повернуть голову и взглянуть
на молодых людей как всё ощущение «великой страны» пропадает. Громко
гогочущие двадцатилетние с бутылкой пива или какого-нибудь коктеля,
редбула или ещё чего такой яркий символ нашего времени. Перенасыщение
едой, перенасыщение всем, чем можно.
И в этот момент я смотрю на коробку конфет и с горечью думаю. «Где вы
были со своими конфетами весь год?»

В нас сегодняшних, в двадцатилетних, тридцатилетних и сорокалетних
нет того, что есть в ветеранах. Нет какого-то достоинства, нет
стержня, нет характера. На ветеранов приятно смотреть, появляется
какая-то гордость, непонятно откуда и почему. Но появляется. Смотря на
всех остальных мне, как правило, стыдно или противно.

Мы ленивые, не готовы ничем жертвовать, мы пьющие, мы пьяные, мы не
думаем, мы меркантильные. Мы готовы на всё чтобы «урвать как можно
больше и больше ничего». До чего же мы избалованы хорошей жизнью, ведь
ничего не ценим. Будь война сейчас, я начинаю четко осознавать, что мы
бы не выиграли.

Вечером 8 мая и на все праздники идёт множество военных фильмов.
Совершенно случайно я попадаю на фильм Романа Полански «Пианист» о
знаменитом музыканте Владисладе Шпилмане. Большая часть действий
происходит в Варшаве. Это один из моих самых любимых городов. Польша в
целом очень тёплая страна. Их молодёжь потрясающе целеустремленная,
это первое что я заметила, когда приехала туда. Они, как и сама
Варшава восстали из пепла. В них много русского. Их речь похожа на
нашу. Как и русские они независимые, гордые. Польша такая своя. Такая
родная. Кажется нелепым, что между нашими странами может вообще быть
какие-то непонимания. Я вспоминаю то, что однажды сказал мне глава
принимающей семьи, в которой я жила. Смотря на то, как я и его сын
говорим по-английски он с грустью сказал: «Это очень неправильно». Я
удивленно переспросила на ломаном польском «Что неправильно?».

Он удрученно вздохнул: «Это неправильно, что двое славян говорят на
английском. Говорите на польском или на русском. Это же родные языки.»

О Владиславе Шпильмане я знала не много, но фильмы Романа Полански
смотрела. Хотя именно этот фильм Полански я почему-то ещё не видела.
Самым ужасающим моментом в фильме для меня становиться тот, когда к
дому, напротив которого живет Шпильман и его семья, подъезжает
нацистская машина. Вся семья встает у окна и молча, ждет, что же будет
дальше. Они тушат свет, и воцаряется атмосфера ужаса и страха.

В окне напротив они видят, что нацисты заходят в дом, слышится звон
бьющейся посуды. У меня перехватывает дыхание и внутри всё холоднеет,
когда я вижу, что двое немецких офицеров берут пожилого мужчину в
инвалидной коляске, идут к балкону и выбрасывают его с балкона как
ненужную вещь. По щекам текут слёзы. Мать Шпильмана в ужасе рыдает,
остальные успокаивают её. Остальную семью выгоняют на улицу, и, будто
играя в какую-то непонятную нечеловеческую жестокую игру,
расстреливают. Один из раненных всё ещё жив и мучается от боли,
нацисты быстро решают этот вопрос, проехав по нему на машине.

Именно в этот момент, хотя он наверное не самый ужасающий во всем
фильме, но именно в тот момент когда коляска с мужчиной медленно летит
вниз разрушая его жизнь и разбивая сердца его семьи – ведь это же чей
то отец, сын, брат, это человек в конце концов, в эту секунду я понимаю что же мы, нынешнее поколение потеряли.
Мы потеряли ценность человеческой жизни. И это то, что обще между нашим временем и временем
войны.

Да, сейчас мы никого не расстреливаем, не душим, не выкидываем с
балкона. Но ценность жизни сейчас зачастую так же низка, как и в то
время. Нам нет дела не до чего, кроме наших интересов. Мы и свою
собственную жизнь и своё время не ценим. Не ценим то, как свободно
живём и дышим, какое изобилие вокруг нас. Не ценим то, как мы
свободны. Не ценим родных людей рядом с собой. Не осознаем, насколько
мы счастливые ведь сами распоряжаемся своей жизнью и своим временем.

Готовы ли мы сейчас на те жертвы, на которые пошли наши предки ради
мира и спокойствия? Я думаю, что нет, и это очень удручает. Сейчас мы
больше говорим, но ничего не делаем. И смотря на ветеранов, я понимаю,
что они наша противоположность. Они молчат. Но сколько они сделали.

Конец фильма «Пианист» сложно назвать плохим. Но и хорошим его тоже
не назовешь. Владислав Шпильман пережил войну, умер в 2000 году в
возрасте 88 лет. Он потерял всю свою семью на войне. Это лишь одна из
историй, которая ярко демонстрирует, как война исковеркала судьбу
человека, судьбу одной семьи. Таких семей было миллионы. Русские,
польские, еврейские. Очень часто мы слышим фразу «Нужно помнить об
этом, чтобы это никогда не повторилось снова». И хотя фраза кажется
избитой, мы не вникаем в её смысл.

Самое обидное и самое ужасающее, что всё это насилие исходило от
людей – таких же, как мы. Кажется невозможным что сотни, тысячи,
миллионы людей поддавались приказам пары сотни и не то что позволяли,
сами, собственными руками творили такую жестокость, насилие,
бесчеловечность.

Это работа о ценности жизни. Холокост это самый яркий пример того как
ценность человеческой жизни была приравнена к нулю. Нам кажется, что
всё это было так давно, что ничего подобного сейчас уже нет. Но это
ведь не так. И сейчас сотни раз люди подвергаются насилию,
дискриминации, унижению. Осознать ценность абсолютно любой жизни,
равенство всех людей это первостепенная задача, как в воспитании
нового поколения, так и для уже существующего мира. Память о Холокосте
это подтверждение того что такое больше не повторится.

Гузелия Сайфуллина  для “Киева еврейского”